Виктор сделал глоток, медленно наклоняя чашку.
— Может быть, хорошо, что нам не пришлось сразиться. Ведь мы совсем не так представляли друг друга.
Расслабившись, Сэм откинулся назад.
— Да, путаницы было предостаточно. В основном страсти нагнетала плохая разведка. Плохая или сама по себе, или же какой-нибудь безмозглый политикан совал свой нос куда не надо и трахал всех подряд.
Улыбка Виктора стала шире.
— Как хорошо жить с газетой «Правда», она никогда не сообщает о наших ошибках.
— Мы могли бы прислать тебе «Вашингтон пост» или «Балтимор-сан». Что одна, что другая — всё враки.
— Лучше не надо. Кажется, мы сами можем разобраться с этими «фактами», с нашими, привычными. Если получим еще и ваши, выйдет мешанина.
Сэм ответил улыбкой.
— А что ты думаешь о Шейле? Какой ход она собирается сделать?
— Увидим. Все это слишком внове. — Стукалов обвел рукой комнату. — Когда мы привыкнем ко всему, тогда и увидим, как будут развиваться события. Но я думаю, что в одном она права. Мы чем-то должны занять людей, должны отвлечь их от того, что происходит.
— Другого выбора нет.
Стукалов поднял бровь.
— Да, черт возьми. Если есть трудности, мои ребята справятся с ними. Если трудностей нет — как прошлой ночью, — они их создадут. Мэрфи — самый трудный.
— Недовольный?
— Нет. Просто он любит рисковать. Он из тех парней, кому дашь коробочку, покажешь, что внутри сидит скорпион, и посоветуешь держать пальцы подальше, а он все-таки залезет внутрь просто для того, чтобы убедиться, что он сможет это сделать и не подохнуть.
Стукалов расхохотался.
— Ты очень здорово сказал о Мэрфи. Ты мог бы стать офицером Советской Армии. Мы думаем так же, как и ты.
— Я приметил Маленкова, ну, того, что вылез вперед.
— Николай — хороший человек. Его медалями можно завесить стену. Он страшно любопытен, как и твой Мэрфи. — Стукалов помолчал. — А как мы завершим их маленькую эскападу ночью?
Сэм откинулся на спинку стула.
— Мне нечего сказать. Ты, наверное, заметил, что, как только мы попали сюда, Мэрфи исчез из виду. У него есть время подумать о своих грехах, он надеется, что во всеобщей суматохе я обо всем забуду. Не знаю. Когда я обнаружил их прошлой ночью, они болтали и смеялись, попивая пивко Вайт-базы, которое не стоит и ломаного гроша. Думаю, что в нынешней ситуации это не такой уж большой грех.
Стукалов нахмурился.
— А если когда-то нам придется все-таки столкнуться лицом к лицу? Этого нельзя исключить.
Сэм посмотрел на ароматную жидкость в стакане.
— Ну ладно, допустим, такая вероятность существует. Но если мы не слепим команду из этих мясников и эти Пашти прикончат нас, какая, к черту, разница, что случилось в пути?
Стукалов прищурился.
— Думаю, Сэм, мы понимаем друг друга. Возможно, чем скорее мы начнем работать сообща, тем лучше. Предлагаю начать с совместных тренировок. Физкультура…
— Физкультура? Отличная идея! Давай начнем завтра же, в семь ноль-ноль. Может быть, сделаем смешанные группы. Я уговорю Габи присоединиться. Кто знает, может, мы многому научим друг друга. Он уже здесь, со своими, давай спросим. За твое здоровье, Виктор. — Сэм поднял свою чашку и чокнулся со Стукаловым. — Оно тебе пригодится.
— Господин Генеральный секретарь! — Когда спутниковая связь заработала, Билл Фермен судорожно вытер лицо. Его переводчик повторил обращение на русском.
Голованов тоже разговаривал с помощью переводчика.
— Добрый день, полковник. Полагаю, веская причина вынудила вас выйти на связь со мной в столь опасное время?
Фермен облизнул губы, чувствуя, как пот струится по его лысеющей голове.
— Господин Генеральный секретарь, сегодня утром Джона Атвуда силой принуждали покинуть президентский пост. Так сложились обстоятельства. ЦРУ и военная разведка не уверены, что он правильно осветил факты, связанные с тем, что произошло с нашим вооружением. Они думают, что это какой-то трюк. Секретная служба завладела дневниками Атвуда. Все сведения об Ахимса… ну, они думают, что он сошел с ума. То есть заболел. Послушайте, грозит катастрофа. Вы можете что-нибудь сделать? Вы можете рассказать им о появлении пришельцев?
— Зачем мне это делать?
— Потому что, господин Генеральный секретарь, они напуганы до смерти, что вас сместят и поставят новое правительство с жестким курсом. Когда ракеты нейтрализованы, ничто не остановить Советскую Армию…
— Вы думаете, я спасу президента Атвуда? — Голованов устало улыбнулся.
— Весь мир катится к чертям! Сегодня в полдень пресса опубликует материалы о ракетах. Наступит кромешный ад. Мы на краю гибели. Люди посходили с ума. Черт побери, если мы не возьмем ситуацию под контроль, мы погибли.
Фермен замолчал. Он задыхался, пришлось опять вытереть платком лицо.
Голованов нахмурился.
— Полковник Фермен, думаю, что уже слишком поздно. Я даже себе ничем не смогу помочь.
Что-то щелкнуло, и связь прервалась.
— Черт побери! — Фермен стукнул кулаком по столу. Переводчик смотрел на него безумным взглядом.
— Пришельцы?
Юрий Голованов смотрел на экран, уверенный, что связь прервали на том конце провода. Сердце, как деревянный молот, глухо билось в его груди.
— Итак, — медленно заговорил маршал Растиневский, — вы часто подобным образом беседовали с американцами?
Юрий посмотрел на окруживших его офицеров ГРУ. Направленные на него черные дула пистолетов и автоматов, казалось, злорадствовали. Что испытывал Горбачев в такой же ситуации? Какая ирония судьбы!