Звездный удар - Страница 12

— Я не взываю к твоему разуму, Оверон. Просто не могу понять твоего желания лишить Пашти своей милости. Несмотря на циклы, они…

— Циклы! — завизжал Толстяк с отвращением, из дыхательных отверстий у основания глаз-стеблей с шипением вырвался воздух. — Неужели я хочу стать свидетелем гибели Ахимса? С каждым новым циклом Пашти растут, а мы уменьшаемся.

Пятна на коже Кляксы совсем потемнели, что было признаком сильного волнения.

— Но, Оверон, то, что ты задумал, это такое же варварство, как сами эти звери, которых ты изучаешь. Что случилось с тобой?

Толстяк прокатился вперед, став похожим на вытянутый вверх плоский овал — такая метаморфоза произвела впечатление на плоского Кляксу.

— Ты знаешь, зачем мы пришли. За два миллиона лет существования этот вид значительно поумнел. Вспомни, какими они были, когда мы впервые заехали сюда! Голые, беззащитные, дрожащие маленькие зверьки — вот какие они были! Они жили, как мусорщики, подбирая фрукты и листья, пугаясь других пожирателей падали. Каждое галактическое тысячелетие, не так ли, мы собирали информацию об их развитии. Они прогрессировали медленно, трудно…

— И были запрещены, — трубным взвизгиванием напомнил Клякса.

— Да, да. А что ты думаешь? Они убивали друг друга и уничтожали все на своем пути. — Клякса в ужасе присвистнул.

— Почему нам не оставить их в покое? Почему бы не позволить им уничтожить друг друга — тогда эволюция на их планете сменит свое направление. Откуда это увлечение людьми?

— Я посвятил им последние сто тысяч лет, штурман.

— Но мы доказали, что это всего лишь аномалия. Они выпали из системы. Никто не вмешивался в их эволюцию, чтобы сделать их…

— Совершенно верно! Почему? После трех миллионов лет медленной эволюции с долгими гомеостазами почему их культура вдруг расцвела? Что превратило их из разрозненных банд кочевых охотников в цивилизацию, которая вселила в космическую эру? Им не потребовалось для этого и десяти тысяч лет! Они явное исключение. Подобного мы не видели за миллионы галактических лет.

Клякса задрожал, бока его затряслись.

— Да, штурман?

— Ты скрывал информацию. Сведения, собранные нами, ни разу не были отосланы Оверонам.

Кожа Толстяка сильно натянулась в гневе, он продолжал худеть.

— На это есть свои причины. — Клякса зашуршал и засвистел.

— Ты еще не сказал мне, как собираешься использовать людей, чтобы досадить Пашти.

— Нет, штурман, не сказал.

— Это как-то связано с записями, которые ты продолжаешь изучать? Люди, которыми ты интересовался, все были…

— Ты допрашиваешь меня, штурман?

— Но эти звери опасны! Эта планета под запретом! Они…

— Они даже не могут повторить полет на Луну! Их культура гибнет, они в тупике! Они были уже у дверей в космос — и отказались от звезд. Они забросили ракетостроение, которое позволило бы им исследовать собственную Солнечную систему.

Овальное тело Толстяка стало еще тоньше.

— Люди — это всего лишь примитивные существа, идущие по пути взаимного уничтожения с помощью самого ужасного ядерного оружия. Теперь, мой друг, я положу этому конец. Я их приручу, превращу в приносящих пользу домашних животных.

— Для чего?

Толстяк свистнул сквозь дыхательные отверстия.

— В основном для себя.

— А если они не поддадутся воспитанию?

— Я их уничтожу.

* * *

Рива Томпсон ходила взад-вперед по маленькой комнате. За окном выруливали два «Ф-16». Она вздрагивала, слушая нарастающий рев их двигателей.

Рива скрестила руки на груди, она все никак не могла прийти в себя — жизнь переменилась так внезапно! Утром возле ее стола возникли два агента секретной службы, помахивая своими удостоверениями. Ее начальник кивнул, когда Риву вывели из большого белого здания АНБ и усадили в один из этих невообразимых седанов, которые бесконечной чередой выплевывал Детройт.

Сначала она вежливо задавала вопросы. Потом проявила настойчивость. С таким же успехом Рива могла бы обращаться к скалам — ответа не последовало. Ей ничего не оставалось, как обругать их по-арабски и по-русски — единственная месть, которую мог себе позволить лингвист.

Рива была высокой женщиной с огненно-рыжими волосами до плеч, с нежно-белой кожей и темно-зелеными глазами. В апреле она пережила свой тридцать второй день рождения и удивилась, как быстро пролетело время. Казалось, не так уж давно она закончила Колумбийский университет. Десять лет нервотрепки, ожесточения и разочарования. Теперь страх мертвой хваткой сжимал ее сердце. Что она сделала не так? Почему американская секретная служба проявила к ней интерес? Неужели ее бывшие коллеги что-то натворили?

Рива смерила комнату шагами: пять в ширину, семь в длину, девять по диагонали. Потом осушила полчашки кофе и осмотрела соседнюю комнату. В углу находилась дверь. Когда Рива попыталась выйти, одетый в форму воздушного флота вооруженный полицейский вежливо попросил ее вернуться. Она была уверена, что он все еще сторожит ее за дверью.

Что я сделала? Она заставила себя мысленно вернуться в прошлое. Несомненно, какая-то ошибка совершена ею во время работы в ЦРУ. Но какая? Одну за одной Рива вспоминала операции, в которых принимала участие. Вена? Кто-то из ее команды оказался предателем? Кто? Чарли? Анна? Дитрих? Как она ни пыталась, не могла поверить, что кто-то из них был завербован КГБ.

Сам Билл Кейси допрашивал ее после ливанского провала. Она не могла взять на себя ответственность за то, что сделали с ее оперативными отчетами аналитики и политические деятели. Ее оценка ситуации была лаконична и красноречива, предсказания до горечи верны и аккуратны. Черт побери, она предупреждала о том, что может случиться!